«Читатели, зрители и слушатели видят только результат — стихи, прозу, картины, песни, а сам процесс их создания остается для них скрытым. А ведь это целый путь с того момента, когда человек почувствовал, что к нему пришли новые рифмы, образы, звуки, и до того момента, когда они будут выстроены в готовые стихи, картины, мелодии. Этот путь может быть пройден на минусе или на плюсе, в душевном спокойствии и умиротворении или в эмоциональной буре. Но, каким бы ни был этот путь, он есть, хотя, чаще всего, остается невидимым для большинства читателей, зрителей и слушателей…»

 

       Дописав эти строки, Виктория откинулась в кресле и прикрыла глаза от усталости. Так много мыслей хороводом кружилось в голове, и каждая хотела занять главное место, каждая хотела проявить себя. То, что ночь уже давно вступила в свои права, не имело никакого значения. Она знала, что для нее настали дни и ночи воплощения, когда все, что рождалось, зрело и жило внутри, начинало проситься наружу и требовать своего выражения на бумаге…

       Еще несколько дней назад она видела просто расплывчатые очертания, теперь все внутреннее обретало осязаемые внешние черты, и остановиться она уже не могла: «Как ребенок растет в чреве матери до тех пор, пока не настанет его время родиться и увидеть свет, так и идея растет и зреет, и сможет воплотиться только тогда, когда будет достаточно созревшей для этого, иначе истинного ее воплощения не будет…».

       Виктория старалась быть максимально искренней, она была уверена в том, что только искренность может быть истинной ценностью любой книги. Ей много раз говорили о том, что она слишком все усложняет и много философствует, а поскольку она только начинала свой литературный путь, советовали что-то изменить, объясняя это тем, что читать такие вещи будет сложно. Писательница с легкой улыбкой выслушивала все советы и упорно продолжала слушать только себя. Ей казалось, что ее читатели, пусть и немногочисленные, сразу почувствуют фальшь. Ей совершенно не хотелось походить на героя из известной басни, который пытался угодить всем. Она была полностью уверена, что сможет найти тех, кому в ее книгах будет все понятно и кому не нужно будет ничего объяснять. На ироничное замечание одного из критиков: «Неужели Вы таким образом надеетесь быть лучше других?» — она ответила: «Я не хочу быть лучшей, я хочу быть собой…».

       «Самое сложное во всем этом — не потерять себя. Правильно понять, а какой же ты на самом деле, не спутать свои желания с желаниями других. Если мне что-то близко, мне не надо это объяснять, а если нет, то бесполезно тратить время и силы — это останется чуждым и непонятным…».

      Еще раз мысленно улыбнувшись своим критикам, Виктория продолжила свой путь: «Иногда своим поведением другие люди, как зеркало, отражают наше отношение к ним. Они, как будто, инстинктивно чувствуют, любим мы их или нет, лжем мы им или искренни с ними…».

       Отдавая рукопись редактору, Виктория не могла себе представить, насколько важными и своевременными окажутся ее мысли для некоторых из ее читателей, которые, впервые взяв в руки ее книгу, даже не знали ее имени…

 

       «Иногда своим поведением другие люди, как зеркало, отражают наше отношение к ним. Они, как будто, инстинктивно чувствуют, любим мы их или нет, лжем мы им или искренни с ними. Иногда они и сами не могут понять, почему они поступают с нами так, а не иначе. Но если мы внимательно прислушаемся к себе, к своим чувствам, которые у нас есть по отношению к какому-то человеку, с которым нам трудно общаться, если мы не будем врать самим себе, мы поймем: дело не только в нем, дело еще и в нас. В каких-то скрытых негативных чувствах к нему, обидах на него, которые мы по разным причинам тщательно пытаемся замаскировать под хорошее отношение, в общем, в чем-то внутреннем и НАШЕМ. А он или она просто это отражают, как в зеркале…»

 

       Инна закрыла книгу и задумалась. Мысли, которые она только что прочитала, задели ее за живое. Это была как раз та тема, которая на тот момент волновала ее больше всего. В последнее время между Инной и ее дочерью Ликой царило полное непонимание. Ей казалось, что еще чуть-чуть — и их обеих ударит током от того напряжения, которое накаляло их отношения последние несколько недель.

       Дочь начала встречаться с каким-то парнем, с которым хотела познакомить Инну, но та даже слышать о нем не хотела. Знакомые Инны видели его, и их впечатление повергло ее в уныние: «какой-то отъявленный рокер в бандане, судя по всему, наркоман». Лика же, наоборот, была от него в полном восторге. Инна не знала, что ей делать. У нее не было причин не верить знакомым, но счастливые глаза Лики говорили ей гораздо больше, ей казалось, что она совершит большую ошибку, если попытается вмешаться в жизнь дочери.

       Несколько дней назад Инна все-таки попыталась поговорить с Ликой, ей очень хотелось узнать, не изменилось ли отношение дочки к этому неизвестному нарушителю ее спокойствия. Но ничего, кроме восторгов и восхищения, она не услышала. Тогда Инна попросила Лику описать, как он выглядит, но та ни слова не сказала ни о пресловутой бандане, ни о его любви к рок-музыке. Девушка не могла понять настороженности матери. Их отношения временами обострялись, но Инна всегда старалась с пониманием относиться к жизни дочери, поэтому теперь Лика была совершенно сбита с толку. Когда Инна попросила дочь быть осторожнее с ее новым другом, та вспылила и заявила, что Инна совершенно его не знает, что она непонятно почему выдумала про него невесть что, а так нельзя относиться к людям, которых никогда не видела. Инна не стала продолжать ссору, собрала в кулак все свое спокойствие и попросила Лику познакомить их. «В конце концов, я должна сама его увидеть», — подумала Инна, глубоко вздохнув про себя.

       Она понимала, что это как раз тот случай, когда авторитета друзей и даже мнения собственной дочери мало, и нужно самой во всем разобраться. Она также понимала, что от ее поведения очень многое зависит, и решила не изменять самой себе. Каждый раз, когда ей предстояла какая-то важная встреча или разговор, за успех которых она не могла поручиться, она пыталась настроиться доброжелательно на того человека, с которым ей предстояло общаться. Инна пыталась думать о том хорошем, что может быть в этом человеке, надеясь, что это хорошее каким-то непостижимым образом отзовется и откроется ей, что человек повернется к ней именно своей хорошей стороной, а что-то неприятное ее не коснется, даже если до этого неоднократно касалось других. Подруги над ней слегка подшучивали и называли ее неисправимым философом, но она только улыбалась на это, и продолжала верить в то, что права.

       Также и на этот раз Инна постаралась представить себе, что могло быть хорошего в том парне, в которого безоглядно влюбилась Лика. Ей очень хотелось верить, что если она заочно поверит в то, что в нем много хорошего, он таким и окажется, даже несмотря на возможные недостатки… Именно в этот момент Инне попала в руки книга неизвестного для нее автора. Она была у подруги, и пока та отвлеклась на телефонный звонок, Инна взяла с журнального столика небольшую книгу и машинально раскрыла ее просто для того, чтобы занять время, пока подруга что-то ласково шептала в телефонную трубку.

       Прочитав первые несколько строчек, она поняла, что хочет прочитать все, что там написано и не впопыхах, а спокойно и вдумчиво. Она попросила у подруги книгу, и на несколько дней просто растворилась в ней, открывая для себя в каждой строчке новые грани, которые помогали ей иначе взглянуть на то, что происходило в ее жизни.

 

       «Все дело не в правильных ответах, а в желании их искать. Каждый день. Для себя. Прислушиваясь к окружающим, а не слепо им подражая. Хотя даже наши собственные ответы, найденные сегодня, завтра уже не будут иметь такого важного значения, они будут уже не актуальны. Сегодня твоему ребенку пять лет, а скоро ему будет десять, пятнадцать, сорок… Он станет другим, и вопросы будут другие. С течением времени мы начинаем разговаривать с нашими детьми так, как будто мы говорим с несколькими разными людьми. Сын или дочь в три года, в тринадцать или в тридцать лет — это не один и тот же человек, это совершенно разные люди. И к этому придется привыкнуть…»

 

       Маша чувствовала, как вокруг нее сжимается круг из ее тревожных мыслей, непонимания и постоянно ноющей неудовлетворенности.

      Обычно, если у нее возникали вопросы, которые она не могла решить сама, она обращалась к своей бывшей учительнице, Ирине Александровне. Ирина Александровна всегда казалась ей кладезем мудрости, она умела давать мудрые советы без скучных наставлений и нравоучений. Сколько Маша знала свою наставницу, та всегда была доброжелательной, как будто светящейся изнутри. Все ученики замечали, что она была очень активной и постоянно что-то делала, но ее активность была не суетливой, а какой-то плавной, как неустанное движение реки. Она всегда была очень тактичной, даже ошибки умудрялась исправлять так, что после ее исправлений никто не чувствовал себя обиженным или уязвленным, все это было незаметно, и ее ученикам казалось, что это они сами смогли всему научиться…

       На этот раз Маша снова позвонила в дверь Ирины Александровны, которая, увидев ее, явно встревожилась.

       - Машенька, что с тобой?

       - Внешне все нормально, а вот внутри…

       - Проходи, проходи…

       Через пять минут они уже сидели за столом в маленькой уютной кухне. Пока Ирина Александровна накрывала на стол, Маша пыталась быстро и путано рассказать ей о том, что же так беспокоило ее за последнее время.

       Шестилетний сын Маши Артур все время что-то рушил и ломал. Маша утверждала, что он это делал с какой-то недетской непонятной агрессией, она просто не знала, как это объяснить и что с этим делать, тем более что между ней и ее мужем почти никогда не было серьезных споров. Машин муж был очень добрым и покладистым человеком и всегда старался тушить ссоры до того, как они перерастали во все сжигающие пожары.

       - Подожди, не торопись. Давай еще раз по порядку.

       - Понимаете, Ирина Александровна, он все время что-то крушит или ломает, часто дерется, и я не могу понять, откуда в нем столько агрессии, и, главное, почему он это делает, ведь мы с Юрой почти не ссоримся и все пытаемся мирно уладить. Пока он был совсем маленьким, все было проще, а теперь… - в глазах Маши читалось отчаяние и бессилие.

       Ирина Александровна грустно улыбнулась.

       - Все течет, все меняется…. А агрессия, Машенька, к сожалению, есть не только в вас, но и везде в окружающем мире, куда ни глянь. Артур живет в этом мире, и мимо него она не проходит, наоборот, вместе со всем остальным входит в его душу. В своих драках и разрушениях он старается с ней справиться, хотя и не может объяснить, что с ним происходит, он этого пока не понимает.

       - Ирина Александровна, я понимаю, что большую часть из того, что происходит вокруг, можно назвать одним словом – разрушение. Но ведь мы созданы не для этого. Как мне ему объяснить, что человек живет для того, чтобы создавать, а не разрушать? Как?

       - Хороший вопрос, только очень сложный. Тем более что большинство мальчишек дерется хотя бы в детстве. Ты уверена в том, что не слишком все усложняешь для такого маленького человечка?

       - Уверена. Почему я должна врать самой себе, и называть слова «создание», «творчество» другими словами, как-то их прикрывать, если для меня действительно важно, чтобы он научился творить, а не разрушать? Понимаете, я хочу, чтобы у него всегда было желание двигаться вперед, узнавать что-то новое, учиться чему-то, развиваться, что-то создавать…

       - А ты-то сама чему сейчас учишься? - неожиданно спросила Ирина Александровна.

       - Я-то здесь при чем? Я уже выучилась, теперь мое дело сына учить.

       - Ошибаешься. Знаешь, когда ты хочешь прикоснуться к какой-то важной проблеме, которая касается не только тебя, но и окружающих людей, имеет смысл четко понять для себя: что конкретно можешь сделать ты. Насколько я знаю тебя, яростным борцом с внешним миром ты никогда не была. И не будешь. Ни ты, ни я никогда не сможем изменить определенные вещи в окружающем нас мире. Поэтому в теперешней ситуации все, что ты сможешь сделать, это изменить что-то в собственной жизни, чтобы у Артура появилось желание тебе верить. Ты мне тут долго говорила о том, что хочешь, чтобы он чему-то учился и что-то создавал сам, все это прекрасно, только ему легче будет это почувствовать и делать так же, если он увидит тебя саму за этими занятиями. Для творчества нужно вдохновение, а у тебя самой оно есть?

       Маша в недоумении смотрела на учительницу.

       - Вдохновение? — Да, вдохновение и интерес. Тебе интересно с ним и в жизни вообще?

       - С ним иногда интересно, а иногда я чувствую, что не могу включиться в его игры, как он меня ни просит. А в жизни… когда как…

       - Понимаешь, в наших детях мы отражаемся, как в зеркале. Все наше отношение к ним и к жизни обнаруживается в их поступках. Нам скучно с ними — им неинтересно с нами, мы им врем — они чувствуют фальшь и начинают вредничать. Я это поняла, когда работала с вами, когда готовилась к урокам, когда вы отражали все, что было у меня внутри, реагировали на малейшую фальшь. Тогда я начала учиться не врать ни вам, ни себе, не строить из себя всезнайку, и всегда старалась чему-то учиться самой. Я ведь до сих пор учусь.

       - Как это? 

       - Смотри.

       - Ирина Александровна развернула перед Машей несколько гобеленов, при виде которых Маша ахнула.

       - Ирина Александровна, это Вы сами?

       - Сама. Решила научиться, чтобы не превратиться на старости лет в склочницу и нытика, и чтобы не плакаться все время на скуку и собственную ненужность.        Маша бережно взяла в руки гобелены и долго рассматривала их. На первых гобеленах стежки были крупными и неловкими, зато последний был сделан ровными стежками и сильно отличался от первых.

       - Видишь разницу? Представляешь, какого было мне, опытной учительнице, почувствовать себя неловкой ученицей, у которой ничего не получается? - Ирина Александровна рассмеялась.

       - Потрясающе, - только и смогла сказать Маша, не отрывая глаз от гобеленов. Потом задумчиво добавила, - Знаете, я же сама понимаю, что что-то не так. И понимаю, что только я могу изменить определенные вещи, и никто за меня этого сделать не сможет. Вот только, что и как делать, я не знаю. Собираю по крупицам те моменты, в которых он из разрушителя превращается в создателя: лепит, рисует, собирает конструктор…. Но все это как капля в море….

       - Знаешь, я думаю, тебе стоит вспомнить какую-нибудь свою мечту, которую ты попыталась спрятать поглубже внутрь и не думать о ней. Если ты вспомнишь о ней и попытаешься превратить ее в реальность, у тебя появится новый стимул двигаться вперед, а Артур почувствует это настроение движения, достижения, создания. Он не сможет это толком осознать, но почувствует обязательно. Это вдохновение обязательно ему передастся.

       - Вы думаете, это поможет?

       - Я думаю, что да. По крайней мере, стоит попробовать. Только не забудь, что учиться создавать – это не результат, это процесс, и процесс очень долгий…

 

       «Я согласна с тем, что когда мы общаемся через стихи и музыку, возникает ощущение встречи…»

 

       Алексей смотрел на Викторию, пытаясь справиться с волнением, которое неожиданно сковало его. С тех пор, как он стал известным композитором, он привык к восхищенным женским взглядам, к тому, что он нравится, что его любят и ценят. Он легко общался со многими известными людьми, умея держать грань, и не опускаясь до фамильярности. Для него было странно чувствовать себя скованным рядом с неизвестной писательницей.

       - Нельзя быть такой невозможно красивой, - Алексей попытался выйти из оцепенения, надеясь, что Виктория смутится в ответ на его комплимент.

       Она невозмутимо улыбнулась и спокойно ответила, глядя прямо ему в глаза: 

       - Если можно быть таким невозможно талантливым, значит, можно быть такой невозможно красивой.

       Неожиданно он почувствовал облегчение, поняв, что она не будет пытаться ему понравиться и жеманничать с ним. Ее прямота без тени кокетства мгновенно сняли все его напряжение.

      - Вы можете написать для меня стихи? Я очень хочу написать новую песню и хочу, чтобы в ней звучали ваши стихи. - Теперь композитор совершенно серьезно смотрел в глаза Виктории, пытаясь увидеть там искру понимания.

       - Постараюсь, - коротко ответила Виктория, стараясь скрыть свое волнение. Ей немедленно хотелось сесть за работу, безумно хотелось, чтобы ее стихи прозвучали в его песне, но она понимала, что они должны быть написаны не в суете, а как-то иначе…

 

       Они встретились через несколько дней…

       - Это все мне?

       - Вам. Вы же просили написать то, что получится, то, что я смогу уловить в общем потоке. То, что я буду чувствовать. Вот я и написала то, что чувствовала и думала.

       - Спасибо. Мне просто хотелось проникнуться энергией ваших стихов и добавить туда свою. Это сложно объяснить. Но я был уверен, что вы поймете мою просьбу, и мне не придется ее расшифровывать для Вас. - Композитор смотрел на Викторию устало, но с благодарностью.

       Ему много раз приходилось ловить на себе насмешливые или удивленные взгляды, когда он начинал говорить о потоках энергии, о самом процессе творчества. Поэтому сейчас, глядя в ясные и понимающие глаза Виктории, он был невозможно благодарен ей за то, что она все поняла, и ему не надо было что-то ей растолковывать. Она была эмоциональна и выразительна в своих книгах, но говорила немногословно, стараясь четко формулировать свои мысли. Это сочетание строгости и внутреннего огня, полное отсутствие внешней эксцентричности и претензии на исключительность удивляли и восхищали его.

       - У меня был долгий перерыв, - продолжил он, оторвавшись от своих внутренних мыслей. - Я продолжал жить, точнее, существовать, но внутри меня все молчало, а сейчас я чувствую, что начинаю дышать, я снова начинаю двигаться, хотя это движение очень медленное и пока мало заметное для других. От меня ждут большего…

       - Бог вам в помощь делать те шаги, на которые вы сейчас способны, не оглядываясь на других, и, главное, самому ценить то, что вы делаете. Я желаю вам вдохновения, с которым невозможно спорить и которое невозможно удержать…

 

 

       «Ты, конечно, можешь делать вид, что тебе уже все равно, но та давняя мечта, которая осталась где-то в тайниках памяти, все равно рано или поздно напомнит о себе. В какой-то момент ты поймешь: она никуда не ушла, она здесь, с тобой, в твоем сердце и в твоем разуме, и ты снова почувствуешь желание воплотить ее в реальность. Твои теперешние чувства и мысли, связанные с ней, будут другими, но сама мечта останется, хотя, может быть, и несколько измененная. Если ты не попытаешься воплотить ее в реальность (а ведь, может быть, она просто ждала своего часа, а ты именно сейчас созрел для ее воплощения), ты вскоре поймешь и почувствуешь, что не удовлетворен. Это ощущение неудовлетворенности все равно останется где-то внутри, и будет время от времени проявляться, как ни обманывай себя и других, как не загоняй ее глубоко внутрь…»

 

      Маша закрыла глаза. В памяти поочередно всплывали картинки воспоминаний, которые когда-то сильно впечатлили ее, звуки, которые когда-то переворачивали все внутри, заставляя терять над собой контроль и плыть по уносящим от реальности волнам восторга… Рвущая душу гитара, обжигающая страстью или тревожащая сердце грустью… Бурные и яростные аккорды пианино, сменяющиеся глубокими и светлыми переливами…. Когда-то Маше хотелось научиться играть так, чтобы ее руки летали по клавишам, чтобы она могла сыграть любую понравившуюся ей мелодию… На фоне инструмента появилась певица, проникновенно исполняющая грустную песню… Картинку с инструментами и певицей плавно закрыла собой танцовщица в восточном наряде…. Маша никогда не могла равнодушно слушать восточную музыку, ей казалось, что как только начинала звучать какая-нибудь восточная песня, ее руки как будто сами взлетали вверх, переплетаясь в летящем и причудливом узоре… Воспоминания о восточной музыке унес на своих крыльях самолет, летящий в другие страны, в Грецию, Италию, Францию, Турцию…

       Вернувшись домой, Маша подошла к своему пианино. Старый инструмент безмолвно стоял уже несколько лет. Лишь иногда его молчание прерывалось попытками Артура что-то на нем сыграть, и тогда под ударами его окрепших ручек пианино издавало хаотичные звуки, приводящие Артура в восторг, а Машу в ужас…

       Маша вспомнила слова своей наставницы: «Если в доме есть инструмент, он должен жить, он должен звучать, он должен петь…».

      Машино пианино не звучало и не пело уже давно, хотя время от времени у нее возникало желание тронуть его клавиши, но оно быстро сменялось повседневной круговертью… Маша осторожно открыла крышку пианино и тронула несколько клавиш. Инструмент отозвался обиженным звуком. Маша выбрала те ноты, которые раньше откладывала, боясь, что не сможет это сыграть… Сыграв две или три пьесы, она вдруг отложила ноты и задумалась. Раньше она всегда завидовала подружкам, которые легко подбирали любую новую мелодию. У нее это никогда не получалось…

       «Раньше не получалось», — подумала Маша и неловко, пробуя одним пальцем каждую клавишу, начала подбирать мелодию, которая ей нравилась очень давно, но которую она даже не пыталась играть. Тогда она была уверена, что у нее это точно не получится, а теперь…. Теперь она сидела за пианино, не думая о том, сколько мелодий она не смогла сыграть, упорно вслушиваясь в звуки, которые рождались под ее руками, поправляя себя и медленно продвигаясь вперед…. Когда Маша закрыла крышку пианино, у нее было такое ощущение, что оно простило ее за долгое молчание…

 

 

       «Нам намного проще переживать какие-то сложности, если в нашей жизни есть хотя бы один человек, который, если не понимает чего-то, происходящего в нашей жизни, то хотя бы старается это сделать, а главное, — который принимает нас такими, какие мы есть, не давя упреками и нравоучениями…»

 

       Лика никак не могла правильно подобрать слова, чтобы выплеснуть свои эмоции. Ей казалось, что все внутри нее бурлило.

      - Она меня вообще понимать не хочет!

       - А ты ее?

       - А что там понимать? Она втемяшила себе в голову, что Макс - плохой, форменное чудовище и еще что-то там себе напридумывала. Кто и что ей наплел, я не знаю, переубеждать ее бесполезно.

       - Она просто боится за тебя.

       - Боится она! Ей просто так спокойнее, когда я слушаю только ее, когда у меня нет своего мнения, и когда я ее мнение выдаю за свое!

       Маша изо всех сил старалась сохранять терпение и продолжала говорить спокойным голосом, хотя за маской ее внешнего спокойствия клокотало желание поспорить с Ликой.

      - Знаешь, каждому человеку иногда приходится немножко переступать через собственные желания, чтобы не портить отношения с родителями. Конечно, все время наступать на горло собственной песне - это уже перебор, но надо все-таки стараться хотя бы понять их, а не огрызаться на каждое слово, которое тебе не нравится. А этому нужно учиться, - вздохнула Маша, - и учиться очень долго.

       В какие-то доли секунды в памяти Маши вихрем пронеслись воспоминания о том, как она строила отношения с собственными родителями, как пыталась сдерживать себя, чтобы избежать ссор, которые, как она считала, были никому не нужны, как она пыталась закрывать глаза на то, что ее раздражало в родителях, боясь ранить их обидными словами и как молчала в ответ на их не всегда заслуженные упреки… Лика упрямо смотрела прямо перед собой. Маша поняла, что сейчас лучше перевести разговор на другую тему, и решила, наконец, спросить ее о Максе.

       - А кто он вообще, твой Макс?

       - Он - музыкант. Начинающий. У них с ребятами своя группа. Я никогда не вру ему и не болтаю, что верю в их светлое будущее. Но мне интересно то, что они делают именно сейчас. Даже если это продлится недолго.

       - Может быть, маме не нравится то, что они играют?

       - Да она Макса даже не видела, а их музыку вообще слушать не будет.

       - Может, кто-то из ее знакомых слушал их группу и поделился своими впечатлениями с мамой, а она считает, что ты должна слушать что-то другое?

       - Да не хочу я себе врать, понимаете, теть Маш, не хочу! Если я что-то слушаю и чувствую, что это не мое - все, я ничего не могу с этим сделать. А вот музыка ребят - это то, что мне нужно. И пусть я слушаю их как наркоманка, до одури. Мне это нужно, нужна их энергия, этот заряд, который они отдают, когда играют. Я пыталась объяснить это маме. Она как будто не понимает. А у вас бывает такое, когда хочется что-то слушать бесконечно?

       Маша улыбнулась:

       - Конечно, бывает. Раньше мне было стыдно, что я не могу переключиться на другие дела. Но теперь я понимаю, что иногда нужно дать себе возможность пережить восторг, восхищение, зависимость и желание без конца слушать какую-то песню или мелодию. Пропустить ее через себя. Я знаю это состояние. Просто сейчас после таких «зависаний» я стараюсь сделать побольше дел, чтобы потом не винить себя.

       - А что же в этом плохого?

       - Понимаешь, взрослый человек всегда считает, что может сделать кучу всяких дел, поэтому иногда бывает сложно просто слушать музыку, стараешься ее сочетать с какими-то делами. Хотя это не всегда правильно. Каждый из нас все-таки имеет право хотя бы часть времени посвятить тому, что для него действительно важно и интересно…

 

 

       «Нам иногда очень сложно понять, почему что-то вызывает восторг у наших детей. Нам очень легко прикрепить ярлыки к их увлечениям. Это гораздо проще, чем вникать в то, что вызывает их интерес, в то, что для них важно, особенно если это непонятно и чуждо для нас, если это вызывает у нас неприятие. Мир другого человека очень сложен и загадочен, а мир собственного ребенка иногда кажется сложнее и загадочнее вдвойне. Но, однажды соприкоснувшись с этим миром, мы можем сделать неожиданные для себя открытия, которые по-иному покажут нам окружающий нас мир…»

 

       Инна и Лика долго спорили по поводу современной музыки. Инна довольно резко высказывалась в адрес современной музыки вообще и певцов, в частности. Дочь яростно ей возражала. В конце концов, она не выдержала, убежала в свою комнату и хлопнула дверью, гневно и обиженно крикнув матери:

       - Ты ведь даже не слышала то, что мне нравится!

       Они, как всегда, быстро помирились. Но в душе Инны остался очень неприятный и саднящий осадок. Ей было неприятно вспоминать не столько сам скандал, сколько упрек дочери: «Ты ведь даже не слышала то, что мне нравится». Когда Лики не было дома, Инна подошла к ее полке с дисками. Взяв первый попавшийся диск, она несколько секунд тупо смотрела на обложку диска с каким-то странным изображением.

       - Да-а-а, — вздохнула Инна, вставляя диск в плеер и не ожидая для себя ничего особенно приятного от прикосновения к этой грани мира дочери. Вопреки ожиданиям Инны, первые аккорды вызвали в ней странное и неожиданное ощущение, что-то глубоко внутри отозвалось в ответ на то, что она слышит. Незнакомый певец начал петь первые строчки песни. Инна вряд ли смогла бы вразумительно ответить, о чем были эти строчки, они потерялись, когда она услышала его голос: мощный, безграничный и абсолютно не подходящий под те «комплименты», которыми она в недавнем прошлом «наградила» современных музыкантов. У нее было такое ощущение, что ей открылось что-то такое, что долго от нее скрывали, а, может быть, то, что она сама в упор не хотела замечать…

 

 

       «Иногда бывает так: ты чего-то ждешь, о чем-то мечтаешь, представляешь себе это в деталях, переживаешь в это время какие-то чувства… Случается так, что ждать приходится слишком долго. Потом вдруг происходит нечто, слегка напоминающее твои мечты, и ты начинаешь убеждать себя в том, что вот оно, свершилось, ты получил то, о чем мечтал. И только разница между теми ощущениями, которые у тебя были, когда ты об этом мечтал, и теми, что ты испытываешь, когда это что-то происходит, дает о себе знать. Где-то подспудно ты чувствуешь и понимаешь, что все это фальшь, это не то, чего ты ждал. Но часто признаться себе в этом очень трудно. Трудно честно сказать себе: это не то! И не пытаться придать происходящему статус сбывающейся мечты…»

 

       «Студия восточного танца», — прочитала Маша на щитке объявлений рядом с подъездом. Машинально сорвала телефон, и только в лифте, рассматривая картинку рядом с телефоном, задумалась, почему она это сделала. «Наверное, потому, что давно хотела этим заняться», - сама ответила на свой вопрос Маша.

        Память услужливо преподнесла ей новое воспоминание… Восточный танец на улице северного города, праздновавшего вместе со своими жителями свой День рождения. Это было летом, улицы были залиты солнцем, а на улицах — множество концертов и выступлений. Подойдя к одной из очередных сцен, Маша услышала, как ведущая представила какой-то местный танцевальный коллектив, а затем две девушки в ярко-красных одеяниях начали танцевать восточный танец…

       Танцевали они хорошо или не очень, с точки зрения профессионалов, Маша понять не могла, тем более что это был не восточный классический танец, а с элементами современных танцев. Просто сказать, что танец ей понравился — значит, ничего не сказать… Окунувшись в эти воспоминания, Маша поняла, что дело было не только в танце, а в том образе, который остался у нее в памяти. Сцена, на которой танцевали девушки, находилась в самом центре города, на площади. Сверху на зрителей смотрело северное небо, голубое и чистое, с непередаваемым северным оттенком, который можно почувствовать, только если сам увидишь его. Позади блестела под солнцем река, одно название которой уже не позволяло забыть о том, что ты находишься на севере. И вот посреди всего этого - две красные фигуры, танцующие жаркий и динамичный восточный танец. Но самая главная деталь, без которой этот образ не произвел бы на Машу такого впечатления: из динамиков на всю площадь разливался голос известного восточного певца, поющего на чужом, странном и волнующем языке. Именно этот восточный тембр голоса, со своими интонациями и звуками, придавал этому танцу на фоне северного неба неповторимый оттенок и производил незабываемое впечатление.

       Танцевать она когда-то пыталась, но понимала, что все это не то и не так. Теперь ей казалось, что она стала на шаг ближе к желанию, которое, действительно, было спрятано очень глубоко. На вопрос Инны, почему она вдруг решила заняться восточными танцами, Маша ответила:

       - Хочу понять, насколько мне это нужно…

       Через несколько дней Артур увидел, как преобразилась мама, надев какой-то странный экзотический наряд… Вопреки ожиданиям Маши, это преображение оказалось внешним. Когда зазвучала известная восточная песня, которую часто крутили по радио, и Маша вместе с остальными ученицами попыталась повторить за тренером плавные движения руками и бедрами, она почувствовала легкое разочарование. Она ожидала, что почувствует радость, что внутри ее будет сладкое ощущение сбывающейся мечты. Но вместо этого она вдруг поняла, что не может сосредоточиться и плохо слушает тренера. Сначала она решила, что это просто с непривычки, у нее просто не очень хорошо получается, поэтому и нет огня, который, как ей казалось, должен гореть в таком танце. Но после нескольких занятий, когда тренер даже похвалила ее, она окончательно осознала, что больше не хочет туда ходить.

       - Почему? - недоумевала Инна.

      - Ты же так хотела!

       - Помнишь, как у Пушкина: «Я пережил свои желанья, я разлюбил свои мечты…»? Я пережила свое желание, и мне это больше не нужно….

 

 

       «Мы часто оказываемся в плену стереотипов, которые у нас складываются о людях. Нам удается избавиться от них только тогда, когда мы видим слишком яркий пример нашей ошибки…»

       - Мам, познакомься, это Макс, то есть Максим, - поправила себя Лика.

       - Здравствуйте, - произнес Макс, глядя Инне прямо в глаза.

      Лике показалось, что Инна целую вечность изучала глаза Макса, пытаясь прочитать там что-то важное для себя. А Инна просто не ожидала увидеть такие ясные и светлые глаза, незамутненные ничем. Макс был абсолютно не похож на того типа, которым представили его знакомые Инны, общей была только бандана, которая, вопреки ожиданиям Инны, не вызвала у нее вообще никакой реакции, тем более раздражения.

       После нескольких общих вопросов и ответов разговор зашел о музыке. Лика насторожилась.

       - Знаешь, Максим, я не слишком хорошо разбираюсь в современной музыке, ты ее знаешь лучше. Что тебе в ней нравится?

       - Честно говоря, мне нравится далеко не все, больше всего нравится рок-музыка. Те группы, которые мне интересны, играют то, что мне, на самом деле, близко. Они поют здесь, в России, для нас, россиян, и не рвутся за границу, чтобы угождать иностранцам. Это значит, что они пишут песни и поют их для меня. И для меня это ценно.

       Инна внимательно слушала, как он в ответ на ее просьбу рассказывал о своей группе, о том, как он начал заниматься музыкой, а потом стал искать свой путь, начал писать свои песни.

       - Это, наверное, сложно - писать песни?

       - Знаете, Инна Сергеевна, самое трудное для меня - это слушать кучу всего, что мне нравится, чувствовать внутренний огонь, желание самому что-то создать, но не забывать прислушиваться к себе, чтобы никого не копировать. Понимать - где я, а где - другие. Говорить на своем языке и чувствовать, что я не вру, прежде всего, самому себе и не пытаюсь понравиться всем сразу. Если я не буду на двести процентов подлинным, я не вижу смысла выходить на сцену. Я хочу наслаждаться процессом, даже если результат понравится не всем…

       - Но ведь всем же не может нравиться одно и то же, - осторожно заметила Инна.

      - Конечно, - согласился Макс.

      - Для некоторых моих близких мои мысли - просто философия. Я не знаю, как им объяснить, что для меня важно выразить все те чувства, которые бурлят во мне и которые так хочется выплеснуть наружу именно так, как я это делаю. Хотя главное для меня в том, что я хочу управлять всем этим и направлять в мирное русло. Если мне иногда удается что-то создать, это не значит, что нужно ставить окружающих в зависимость от моих внутренних кренов в разные стороны. Это важно для меня, но я не хочу мешать другим.

      - Путь любого музыканта по-своему сложен…

     - Да, - вздохнул Макс. - Чтобы не загружаться по этому поводу, я все время стараюсь двигаться. Мне нужно двигаться вперед. Для меня это не пустые слова. Иначе все мои планы и идеи начинают загнивать в прямом смысле этого слова. Мне нужно поддерживать это внутреннее горение. Мне нужны именно горячие чувства: волнение, вдохновение, энтузиазм, восхищение…

      - Знаешь, Максим, я слышала, что у многих музыкантов такой энтузиазм поддерживается…- Инна замялась, - ну, в общем, не совсем естественным путем... 

       Глаза Лики вспыхнули, она схватила Макса за руку, прошипев:

       - Пойдем отсюда.

       Но Макс даже не двинулся. Он совершенно спокойно посмотрел на Инну и ответил:

       - У кого как. Музыканты, которые сейчас мне больше всего интересны и которых я уважаю, таких вещей себе не позволяют. Они считают, что со своими слушателями нужно вести себя адекватно, поэтому мне есть, у кого учиться…

       Неожиданно Инна спросила:

       - А можно послушать, как ты играешь?

       Макс испытующим взглядом смотрел на Инну. Потом неуверенно произнес:

       - Конечно, только я сомневаюсь, что Вам это понравится.

      - Чтобы я поняла, нравится мне это или нет, мне нужно хотя бы это услышать, как ты думаешь?

       Лика не верила своим ушам, ей казалось, что все, происходящее на ее глазах, ей снится… Макс дал Инне диск с записью их выступления, но попросил сначала посмотреть запись без него, чтобы она без посторонних глаз смогла понять свое отношение к тому, что она видит. Потом смущенно добавил, что хотел бы сыграть лучше, чтобы не было ошибок.

       Инна была не настолько профессионалом, чтобы услышать какие-то ошибки, зато она точно смогла увидеть вдохновение и услышать страсть в его игре. Ее больше всего поразило именно вдохновение, которое полностью охватило Макса, когда он играл. Что-то очень сильное как будто шло изнутри, пальцы молниеносно двигались по струнам. Слушая, как играет Макс и, не отрываясь, глядя на него, Инна вдруг вспомнила слова дочери: «Мне нужна их энергия, заряд, который они дают, когда играют». Теперь она понимала, что имела в виду Лика, когда говорила о заряде…

 

 

       «Иногда что-то читаешь или слушаешь, и вдруг начинаешь ощущать в себе какие-то новые пульсации, понимаешь, что ты можешь двигаться по жизни в другом ритме. Сколько это продлится — неизвестно, но на какой-то момент ты чувствуешь, что именно этот ритм, эта скорость движения тебе подходит. И ты искренен в своем движении, и у тебя есть на это силы и внутренняя энергия…»

 

       «Я желаю вам вдохновения, с которым невозможно спорить и которое невозможно удержать…», - слова Виктории пульсировали внутри Алексея, когда он читал то, что она для него написала…

 

       «Я желаю вам вдохновения, с которым невозможно спорить и которое невозможно удержать…». У композитора не было никакого желания спорить с обрушившимся на него бурлящим потоком…

 

 

       «В памяти каждого из нас живут светлые и добрые воспоминания, которые греют душу, но навсегда остаются в прошлом, не касаясь настоящего…»

 

       Стоя на пороге туристического агентства с красивой рекламой какого-то заморского пляжа, Маша с легкой грустью подумала о том, что раньше так хотела получать письма от ребят со всего мира и увидеть разные страны, но… Тысячи ничего не значивших на самом деле причин отложили воплощение этих желаний на неопределенный срок, ведь это только в детстве все организуют родители…

       В ее памяти вальсом кружили воспоминания…

      Автобус, летящий, как ей тогда казалось, на огромной скорости, от которой замирало сердце. Мелькающие за окнами автобуса деревья, сверкающие на солнце купола церквей, украшающих путь Золотого Кольца… Темная ночь в Гданьске и золотой крест на фоне черного неба, как будто светящийся в самом небе. Внутреннее сравнение представшего ее взору храма, который при дневном свете был огромным и необъятным. Это на его куполах был водружен крест, который ночью выглядел так, как будто он сияет в небесах… Рукопожатие польского священника после его встречи с русскими школьниками… Испанский хор, поющий в костеле, после которого так странно было слышать девушку, поющую под гитару польскую молитву в этом же костеле… Синие волны Балтийского моря, со скачущими на них барашками из пены, напоминающие картинку из книжки про царя Салтана…. Дюны, по которым они долго шли пешком, и которые казались нереальными, потому что раньше Маша видела их только на картинке…

      Заплывы в Черное море, которое почему-то казалось зеленым, когда было страшно плыть одной до буйков, но она это делала каждый день, доплывая сначала до одного буйка, потом до другого, и только потом возвращалась. Повзрослевшая Маша уже никогда не осмелилась бы на подобные подвиги, но тогда это было здорово: плыть в зеленой воде и любоваться городом, простирающимся на берегу, стараясь не думать об опасностях, которые она могла встретить довольно далеко от берега.

       Холодные волны Белого моря за бортом теплохода, везущего ее к далекому северному Кий-острову, на котором она впервые в жизни увидела, что север способен зажигать буйные осенние пожары, несмотря на весь свой холод, и когда отчетливо не столько поняла, сколько почувствовала, почему север называют великим…

       Редкий для Питера солнечный день, когда Нева казалась синей и уютной, а Аврора такой маленькой по сравнению со своим нарисованным двойником в школьном учебнике. Исаакиевский Собор, под сводами которого Маше казалось, что она попала в какой-то нереальный и величественный мир…

       Красно-белые башни Новодевичьего монастыря, где она отчетливо осознала: она хочет принять крещение именно здесь, именно в этом месте… Кремлевские соборы, старинная картинка в кремлевском музее, на которой белокаменный Кремль казался таким странным по сравнению с тем, который она видела теперь…

       Ощущение величия в Пушкинском художественном музее, уюта — в Пушкинском литературном… Хоровод картин в Третьяковке, в которые она вглядывалась, как в лица: знакомые и незнакомые…

       На несколько минут Маша попыталась представить себя в кресле самолета, летящую куда-то в Европу, а потом — на Восток…. Но когда фантазии рассеялись, она поняла, что все эти мысли уже не вызывают в ней почти никаких чувств, а отдавать дань моде и куда-то лететь только потому, что это делают другие, и потому, что сейчас это сделать легче, чем раньше… Она вдруг вспомнила слова, которые недавно прочитала: «Самое сложное во всем этом — не потерять себя. Правильно понять, а какой же ты на самом деле, не спутать свои желания с желаниями других…». Порог турагентства Маша так и не переступила…

 

 

       «Прежней твоя жизнь уже не будет. Ты увидел новую грань жизни, границы твоего мира стали шире. Ты, конечно, можешь искусственно вернуться назад, к прежнему восприятию, но ты скоро поймешь, что это - фальшь, что тебе мало прежней жизни, мало движения в прежнем ритме, с прежней энергией. Теперь ты - другой, и ты не сможешь долго закрывать на это глаза…»

 

       - Мам, ты не против, если я схожу на концерт? - осторожно спросила Лика.

       - С Максимом?

       - Да.

       - Нет, не против, иди. Только долго не задерживайся, - спокойно ответила Инна и прекратила этот разговор, оставив Лику наедине со своим удивлением.

       Девушка никак не могла поверить, что мама стала так спокойно относиться к Максу и ее интересам. На следующий день Инна увидела на столе у дочери билет, и вдруг поняла, что сама хочет туда сходить, чтобы, если не понять, так хотя бы увидеть то, что так нравилось Лике. Она купила билет в дальний ряд, чтобы не попадаться ребятам на глаза и увидеть то, что будет в зале. Музыканты ее интересовали мало, поэтому ее не волновало, что сцену будет видно плохо.

       Ей совершенно не хотелось, чтобы Лика ее видела, поэтому она надела черные очки и взяла у Маши другую куртку. На этом ее геройства закончились. Пытаться одеться под остальных зрителей, чтобы слиться с толпой, у нее не было никакого желания. Она не чувствовала в себе дара актрисы и не хотела исполнять чужую роль. Инна очень удивилась, когда увидела, что к залу направляется огромная толпа зрителей. Она не ожидала, что их будет так много, и они будут такие разные. Мимо нее пробегали совсем юные ребята с длинными волосами, одетые в футболки с портретом какого-то певца, которого ей, по-видимому, предстояло услышать. На головах некоторых из них красовались банданы с какими-то странными символами, которые Инна никогда не видела.

       Вдруг рядом с ней остановилась дама зрелого возраста, явно старше Инны. Она даже не пыталась подражать юным фанатам, спокойно поправила у зеркала прическу, весьма традиционную, как и ее одежда. Казалось, что эта дама не может иметь ничего общего с фанатами, которые, как казалось Инне, должны быть совершенно невменяемыми. Рядом с ней прошла пара, Инна подумала, что они, наверное, ее ровесники. Женщина держала в руках диск, который, видимо, только что купила и что-то спрашивала у своего спутника. На беснующихся фанатов они тоже не походили. Слегка озадаченная и изумленная, Инна прошла в зал…

       Глядя на множество зрителей, освещаемых светом прожекторов и скандирующих фамилию певца, Инна вдруг подумала о том, что именно так в некоторых фильмах изображают толпу, которая в какой-то момент может стать страшной, а потом вдруг из памяти возникло выражение «на суд толпы». Именно так музыканты выставляли на суд зрителей то, что они делают.

       Зазвучали первые аккорды, толпа взревела и под ее крики на сцене появились музыканты. В первые несколько минут Инна плохо понимала, что происходит. Музыка была оглушающе громкой, ей казалось, что все вокруг бешено кричат. Но через некоторое время Инна начала различать тех, кто был вокруг нее, и обнаружила, что кричат и скачут далеко не все. Какой-то молодой человек перед ней энергично размахивал руками и громко подпевал, а мужчина средних лет, сидящий рядом с ней, спокойно смотрел на сцену, лишь слегка шевеля губами, судя по всему, тихо произносил слова песни. Инна всегда думала, что на рок-концертах все только и делают, что бездумно орут, как сумасшедшие. Впервые в жизни она видела столько разных людей, которые совершенно по-разному реагировали на то, что происходило на сцене.

       Инна поднесла к глазам бинокль, пытаясь в толпе найти Лику. Повернувшись к одной из трибун, она вдруг увидела ее и замерла, не веря своим глазам…

       Инна не узнавала собственную дочь. Лика скакала и яростно болтала головой. Роскошные длинные волосы летали из стороны в сторону, казалось, Лика совершенно потеряла контроль над собой и не видела ничего и никого, кроме своего кумира. И тут рядом с Ликой Инна увидела Макса. Она подрегулировала бинокль, думая, что просто не очень хорошо разглядела его и снова посмотрела в их сторону. Инна с удивлением разглядывала его: Макс просто спокойно сидел рядом со скачущей Ликой и молча, как будто задумчиво, смотрел на сцену. Его спокойствие выглядело настолько неожиданным по сравнению с Ликиным безумством, что Инна несколько минут не могла оторвать от него глаз. Только сияющий взгляд Макса ясно выражал, насколько сильные чувства он испытывал.

       Инна не заметила, что пока она наблюдала за Ликой и Максом, музыканты заиграли новую песню. Неожиданно она вздрогнула, услышав знакомые аккорды. Когда певец начал петь первые строчки, Инна узнала ту песню, которую она слышала на Ликином диске. Она никак не ожидала, что попытка лучше узнать мир дочери, направит ее по пути, который будет дарить ей такие нежданные сюрпризы. Живой голос певца произвел на Инну еще большее впечатление, чем звучащий с диска. Инна почувствовала, как бешено начинает колотиться сердце, а все внутри заходится от восторга. Она попыталась собрать в кулак все эмоции, но быстро поняла, что ей это не удастся. Все внутри бурлило от восхищения. Она вспомнила слова, которые услышала когда-то: «я просто перестаю сопротивляться новым потокам и восхищению, которые сильнее меня». Она закрыла глаза и молча слушала песню, позволяя голосу певца и музыке уносить ее от реальности и открывать перед ней новую грань нашего непостижимого мира…

 

 

       «Иллюзии есть у каждого из нас. На какое-то время они нам даже могут помогать, окрыляют, дают ощущение чего-то нового и необычного, как-то разнообразят повседневность. Но потом наступает момент, когда ты понимаешь, что они из крыльев превращаются в груз, и этот груз давит на тебя, не дает тебе двигаться вперед, замедляет ход новых идей и желаний, как будто закрывает собой дорогу для них. Поэтому очень важно правильно почувствовать время, когда пора избавляться от своих иллюзий…»

 

      Виктория яростно разрывала в клочья только что исписанные листы. Она не могла понять, что с ней происходит. После того, как Алексей спел ей песни, написанные на ее стихи, ей казалось, что мир преобразился, его краски стали ярче и светлее. Чувства, которые она испытывала, возможно, смог бы понять человек, впервые полетевший над землей и испытывающий страх и восторг одновременно…

      Но это парение продолжалось недолго. В порыве сильных чувств она взялась за новое произведение в надежде на то, что оно будет написано легко и свободно, но все оказалось намного сложнее. От прежней легкости не осталось следа, вчерашний день ушел, оставив ее наедине с собой. Она пыталась уложить в строчки все то, что теперь было в мыслях и в душе, но у нее ничего не получалось. Мысль о том, что вдохновение всегда будет с ней, оказалась иллюзией…

       Еще недавно ей казалось, что она с трудом справляется с потоком чувств и мыслей. А теперь потока не было, вместо него были полное внутреннее молчание, неудовлетворение и смятение, которые будто тянули вниз…

       Она еще раз вспомнила свое ощущение полета, все то, что она испытывала, пытаясь вернуться в то состояние, которое было тогда…. Все было не то и не так….

       Резким окриком в памяти прозвучали слова: «вхождение в реальность». Так говорил один ее знакомый, поэт. Как-то он разоткровенничался и рассказал, что после очередного всплеска вдохновения и бесконечных стихов, он как будто возвращается с небес на землю. И здесь ему приходится начинать все заново: слушать новые пульсации собственного сердца, решать для себя, о чем ему хочется писать, понимать, что ему больше всего интересно из того, что он видит в окружающем мире, который каждый раз меняется после очередного внутреннего полета. Он называл это «вхождением в реальность» и добавлял: «Я ушел из вчера, а сегодня меня еще нет…».

       Тогда для Виктории это были просто слова, а теперь она сама ощутила, что это такое, и как это бывает сложно. И понимала прекрасно, что избежать этого нельзя. Другого пути не будет, а без этого пути новых строчек тоже не будет… Горькой волной прокатилось воспоминание о последней книге ее любимого автора.

       «Я никогда не смогу так писать…» — только успела подумать Виктория, как градом хлынули слезы, которые она уже не могла удержать. Напряжение от последних нескольких дней выливалось в горечь слез и мысли о том, что она ничего, на самом деле, не стоит, а недавний полет был просто глупой ошибкой…

      

       …Слезы высохли, и Виктория молча смотрела перед собой, не думая ни о чем. Какой-то резкий звук за окном вывел ее из оцепенения. Она с грустью вздохнула и подошла к окну. На окне стояли два растения, стебли которых переплелись, и Виктория не решалась их распутывать, чтобы не поранить. Она вряд ли могла сказать, сколько времени она простояла у окна, то, глядя куда-то вдаль перед собой невидящим взглядом, то на растения. Внезапно ее как будто что-то подтолкнуло изнутри. Она быстро повернулась и вернулась к столу…

       «У двух растений, растущих рядом, могут переплетаться стебли и цветы, но корни остаются разными. Так и новые произведения могут быть чем-то похожи, но создаются по-разному и живут каждый своей жизнью…»

       Она вспомнила, как когда-то читала о том, как создаются иконы. Как монахи, пишущие икону, постятся, очищая тело и душу, достигая такого состояния, при котором они смогут написать икону такой, какой она должна быть.

      «Наверное, это касается каждого человека, который хочет что-то создать. Перед созданием этого нового нужно заново очистить душу от всего наносного и фальшивого…» — записала в дневнике Виктория.

       «Мне просто нужна другая энергия. А то, что есть - это уже не актуально, все это устарело. Старая энергия стопорит мое движение, поэтому нужно что-то менять, причем менять изнутри…» - продолжала она.

       Она вспомнила свою недавнюю прогулку по лесу, когда, заблудившись в незнакомом месте и проходя через густые заросли каких-то кустарников, она неожиданно вышла на поляну.

     «Когда мы блуждаем в лесу собственных мыслей, нужно время, чтобы пройти через все заросли и вовремя отряхнуться от всего старого, как в лесу мы стряхиваем сухие ветки, упавшие с дерева...»

      Виктория подняла глаза на полки с книгами. На одной из полок стояла яркая книга, которую ей когда-то подарил отец. На обложке красовались какие-то птицы, названий которых она не помнила, раньше она всех птиц почему-то называла «чайками», почему, она не знала, то ли название нравилось, то ли еще почему-то…

       «Чайка»… В голове возникли сцены из студенческого спектакля, поставленного по книге Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Виктория вспомнила эпизод, в котором актеры, изображавшие чаек, жаждущих познать радость настоящего полета, на который только способна чайка, энергично взмахивали руками, как крыльями, изображая силу и мощь полета. Актеры, изображавшие чаек-обывателей, лишь слегка отрывали руки от тела. Так они пытались показать разницу в образе жизни чаек и их мировоззрении с помощью жестов и движений.

       Внезапно Виктория почувствовала, что в ней проснулась жажда дышать, ей захотелось точно также взмахнуть потоками-крыльями и ощутить все то, на что способна она, когда ей удается преодолеть горечь и страх… Она понимала, что ее путь к новому произведению не будет таким легким, как она ожидала, но она уже чувствовала, в каком направлении ей нужно двигаться. Рука, скользящая по листу бумаги чуть дрожащим почерком выводила слова:

       «Если ты вовремя не перестанешь сравнивать себя с другими и не оставишь за собой права на собственное звучание, которое не похоже ни на чье другое, - тебя не будет. Будет жалкая попытка повторить людей, которых ты уважаешь, которые много значат для тебя и в твоих глазах выглядят авторитетно. Будет все, что угодно и кто угодно — только не ты…».

 

 

       «Есть определенные моменты в процессе создания, которые нельзя объяснить или предвидеть. Например, ты слушаешь музыку, и вдруг тебе в голову приходит какая-то неожиданная идея, ты видишь новый путь. Еще несколько минут назад ты этого не слышал, но теперь ты все воспринимаешь по-иному, и вряд ли когда-нибудь на словах сможешь объяснить, что изменилось в твоей реальности после того, как ты услышал именно это. Это не объясняется, это чувствуется. И понять это может только тот человек, который сам проходил этот путь, для которого реальность окрашивалась в другие тона после какой-то новой мелодии. Не потому, что он или она лучше других, нет, просто он это ПЕРЕЖИЛ…»

 

       Инне казалось, что голос певца продолжает звучать внутри ее. Она думала, что это просто сильное впечатление от концерта, но скоро поняла, что это не просто восхищение от песен. Когда-то в ранней юности она очень часто писала стихи, потом перестала, не было желания. А теперь это желание проснулось и не покидало ее….

       Через несколько часов она заснула прямо за столом. Рядом с ней лежал лист, на котором было написано ее новое стихотворение, написанное после многолетней паузы:

 

 

         «Когда мы видим чужие переживания, выслушиваем чьи-то жалобы, на нас это часто очень сильно действует. То неблагополучие и та дисгармония, свидетелями которых мы только что были, начинают входить в наши чувства, беспокоить нас изнутри. Мы невольно начинаем переносить их в нашу собственную жизнь, начинаем портить отношения с нашими близкими людьми, болезненно реагируем на их слова. Если вовремя не остановиться, все может зайти очень далеко. На самом деле очень важно понять — мы так реагируем, потому что мы уже взведены чужими проблемами. К нашим собственным отношениям и к нашей жизни это никак не относится…»

 

       Маша повесила трубку и вздохнула. Близкая подруга посвятила ее в историю неожиданно закончившихся отношений с мужем, и Маша, как могла, постаралась успокоить ее. Только сама никак не могла успокоиться, ей казалось, что ее накрывает волна грусти и отчаяния. Она так радовалась, когда видела счастливые глаза подруги, и теперь никак не могла поверить, что все кончилось…

        Она прикрикнула на Артура, который слишком расшумелся, но быстро осеклась. Дело было не в Артуре, а в ней. Ее слишком задело то, что она услышала, и она никак не могла взять себя в руки. Она быстро подошла к плачущему малышу и прижала его к себе. Артур обиженно посмотрел на Машу, но все-таки обнял ее, потом, бросив: «Ладно, все, я пошел», отправился устраивать аварии со своими машинками…

       Подойдя к пианино, Маша без сил опустилась на стул, стоящий перед ней. Как в тумане, положила руки на клавиши, как будто не понимая, что делает. Неторопливо и как будто отстраненно начала перебирать клавиши… Она не заметила, как беспорядочные звуки выстроились в полные грусти аккорды и щемящие сердце переливы. Ей никогда бы не пришло в голову просто так сесть за пианино и попытаться что-то сочинить. Звуки сами лились из сердца, как слезы…

       Сначала все ее мысли кружились вокруг переживаний подруги, потом… Сердце кольнула боль, которая, как ей казалось, уже давно улеглась, но сегодняшний день снова напомнил о ней… Вспомнив о человеке, который так и не ответил на ее чувства, Маша мысленно пожелала ему здоровья и благополучия. Когда она впервые услышала о том, что он был тяжело болен, ей стало страшно. Тогда она была согласна никогда его больше не видеть, лишь бы с ним все было благополучно. Только узнав, что с ним снова все было в порядке, она успокоилась… Маша уже давно поняла, что ей не жалко того времени, которое она потратила на свою безответную любовь к нему, не жалко тех чувств и поступков, которые были с этим связаны, так же как не жалко всего того, что она отдала, но что не было оценено. О чем она действительно сожалела, так это об обидных словах, которые кому-то говорила. А любовь… Ну и что, что прежняя любовь ушла. К ней пришла новая и полностью закрыла всю ту боль, которую она когда-то испытывала.

       «Всему свое время» — часто думала она. «Лучше ходить с раненым сердцем в юности, когда все еще впереди, чем в увядающей зрелости, когда уже мало сил, чтобы верить в возможность новой счастливой любви»… Теперь она, действительно, была счастлива, а подруга… Клавиши снова отозвались болью, которая казалась непреодолимой и бесконечной…

       Артур возился со своими машинками и что-то недовольно бурчал себе под нос. Неожиданно он насторожился, затих и прислушался. Он уже привык, что мама иногда садится за пианино и что-то играет, но такую мелодию он никогда не слышал. Несколько минут он просто молча смотрел, как Маша играла, пока она не подняла голову, почувствовав его взгляд…

       - Мам, что с тобой? - спросил он, увидев на глазах Маши слезы. - Бывает, ты же тоже иногда плачешь, - улыбнулась Маша, вытирая слезы, - теперь все нормально, видишь, я уже не плачу. Все.

       Артур подозрительно и внимательно посмотрел на Машу, она поцеловала его и еще раз ему улыбнулась, он улыбнулся ей в ответ. Вздохнув и еще раз оценивающе посмотрев на Машу, он вернулся к своим машинкам…

       Маша взяла с полки книжку, которую ей недавно дала Инна, нашла фразу, которая ей очень запомнилась и заложила страницу закладкой, собираясь показать ее подруге: «В жизни должен быть какой-то стержень, какая-то основа, которая останется, даже если уйдет любимый мужчина. У женщины должно быть что-то свое, то, что никто и ничто у нее не отнимет. Чтобы это было частью ее, независимо от того, что происходит вокруг…».

 

 

        «Наша душа многогранна, в ней очень много комнат. Не все из них светлые, есть комнаты, наполненные болью, обидами и чем-то еще, не слишком-то приятным. Ты можешь сидеть в своей боли, как в темной комнате, а можешь уйти в другую комнату. Но сделать это можешь только ты сам, потому что только ты знаешь, где находятся другие светлые комнаты, и только ты можешь найти правильный путь к ним и открыть их…»

 

       Инна вздрогнула от неожиданной просьбы Макса.

      - Инна Сергеевна! Прочтите, пожалуйста.

       Инна старалась сохранить вежливое внешнее спокойствие, но почувствовала, как ее пальцы, разворачивающие листок, слегка дрожат. На протянутом ей листке она прочитала:

 

       Она подняла глаза на Макса, не находя слов, чтобы ответить ему.

       - Это слова для моей новой песни. Мне захотелось поделиться с вами. Вы смогли отнестись ко мне с пониманием, и для меня это очень важно.

        - Спасибо за доверие. - Все, что смогла выдавить из себя пораженная Инна.

       Макс протянул ей пригласительный билет на концерт своей группы…

       - Вы придете?

       - Конечно. …

      

       - А сейчас мы сыграем для вас нашу новую песню. - Инне показалось, что голос Макса дрогнул от волнения.

       Она не видела лица Лики, стоящей впереди и не сводящей с Макса глаз, но ей показалось, что она издалека почувствовала, как та напряглась. Когда Инна услышала пульсирующие гитарные звуки, сердце взвилось от волнения, она напряглась, как будто услышав что-то знакомое. Пульсирующие звуки…

       «Пульсация» — подумала Инна…

       «Потоки дней съедает время…» - запел Макс слегка напряженным голосом…

       …Финальные аккорды застыли последним звуком, и Инна услышала одобрительные крики зала. У нее отлегло от сердца.

 

       - Молодец, - сказала Инна после концерта и серьезно посмотрела в глаза Макса. - Больше ничего говорить не буду.

      - Я все понял, - лицо Макса просияло.

       - Спасибо.

 

       Оставив Лику и Макса, Инна возвращалась домой. Вспомнив благодарные и доверчивые глаза Макса, она мысленно вернулась на несколько месяцев назад…

       «…Другие люди, как зеркало, отражают наше отношение к ним» - ей казалось, что от того момента, когда она прочитала эти строчки и поверила им, ее отделяет целая вечность….

 

       - Привет!

       Инна вздрогнула и резко остановилась. Она так долго избегала этой встречи и теперь просто смотрела прямо перед собой, понимая, что избежать разговора не удастся…

       - Ты так и не будешь со мной разговаривать?

       - Я уже пыталась с тобой говорить, ты не помнишь? - язвительно заметила Инна, пытаясь унять всколыхнувшуюся в сердце волну боли. Она так долго боролась с этой болью, пытаясь не вспоминать, как она надеялась все выяснить после его ухода, как поджидала его у подъезда, как звонила ему. Ей казалось, что она все забыла, но теперь чувствовала, что ошиблась.

       - Слушай, давай ты не будешь мне ничего говорить, а только… - начал он.

       - А мне уже нечего тебе сказать, - отрезала Инна.

       - Хорошо. Тогда просто выслушай мою просьбу. Я не хочу оправдываться. Я хочу снова быть рядом с тобой. Оставь в своей душе место для меня хорошего. Позволь мне быть хорошим для тебя. Просто хорошим, и все.

       Глядя ему в глаза, Инна поняла, что выполнит его просьбу….

 

 

       «Есть определенные вещи, которые нужно ждать очень долго, но если у тебя хватит терпения их дождаться, они вознаградят тебя за долгое ожидание…»

 

       Артур бежал с корявой веткой в руках, которую он держал на манер автомата и громко выкрикивал звуки, имитирующие стрельбу. Маша вздохнула, посмотрев на него, и тут же вспомнила слова Ирины Александровны: «Учиться что-то создавать — это не результат, это процесс, и процесс очень долгий». Маша на долю секунды отвернулась от Артура и задержала взгляд на шелестящих листьях деревьев. Когда она снова посмотрела на Артура, он уже не стрелял. Превратив автомат в кисточку, он что-то вырисовывал на песке.

       - Мам, смотри, это я сердце рисую! - громко сообщил он, - смотри, какое огромное!

       Маша следила за движением его палочки: на песке, действительно, появилась фигура, напоминающая сердце. Внутри ее Артур нарисовал маленькое сердечко. «Как бы мне хотелось, малыш, чтобы у тебя самого было такое огромное сердце, в котором много-много любви и в котором хватило бы места для многих других сердец!» - вздохнула про себя Маша, любуясь его рисунком.

       Но Артура уже как ветром сдуло. Он сидел в песочнице и строил замок из песка.

       - Мам, помоги мне накопать песок! - Артур протягивал ей свое второе ведерко и совочек.

       Маша послушно взяла совочек и стала набирать песок в ведерко, стараясь не прерывать его.

       - Мам! Найди мне камушки!

       - Зачем? - насторожилась Маша.

       - Ну, замок украсить, чтобы он красивый был! - в голосе Артура слышалось нетерпение. - Смотри, как я сделал! - с гордостью заявил он, показывая пальцем на несколько торчащих из замка палочек.

       Маша облегченно вздохнула и, подняв несколько маленьких камней, осторожно отдала их Артуру. Артур сосредоточенно сопел, пытаясь украсить камнями замок, и не видел, как на глазах у Маши выступили слезы счастья…